Список сообщений по тегам

Каждый язык, существующий сегодня на нашей планете, исправно заимствует слова из других языков. Где-то массово, а где-то и по чуть-чуть. Скажем, русский язык много заимствовал из греческого, церковнославянского, затем из немецкого и голландского (военное дело), из французского (культура, искусство, мода, быт), итальянского (музыкальное искусство), английского (спорт, технологии, медиа, экономика и др.). Немало в русском латинизмов и тюркизмов. Всего у нас хватает. Заимствования – это неотъемлемая часть нашего словаря, даже повседневного. Вместе с тем, мы не потеряли наш русский язык и даже обогатили его. Похожая картина заимствований в польском и немецком, но при большем влиянии латинского языка.

Язык, который не заимствует, быстро увядает. Он просто не успевает адаптироваться к новым веяниям времени, а если он пытается делать это своими силами (как чешский или исландский, например), то это не всегда даёт положительный эффект. Язык становится менее понятным и замыкается. С другой стороны, слишком массовый наплыв иностранных слов приводит к упадку языка, потери части его исконного лексического фонда. Где же грань между «ещё чуть-чуть» и «хватит»? Сколько можно заимствовать?

Увы, лингвист не ответит на этот вопрос однозначно. Обращаясь к опыту английского языка, мы обнаруживаем, что в структуре английской лексики сегодня примерно одинаковое количество германских, французских и латинских заимствований. На другие языки приходится считанные проценты. В истории английского языка как раз можно выделить три периода по интенсивности заимствований: скандинавский, французский и греко-латинский.

Скандинавский период начался ещё в VIII-IX вв., когда начинал формироваться древнеанглийский язык. Появилось большое количество слов, связанных с бытом, управлением, даже стабильная частотная лексика потихоньку вытеснялась. Так, современное слово law «закон» (др.-англ. lagu) произошло от скандинавского lagu (ср. исл. lög, швед. lag, дат. lov) и вытеснило древнее ǣ; современный глагол take «брать» (др.-англ. tacan) произошёл от скандинавского taka (ср. исл. taka, дат. tage) и вытеснил изначальное niman (ср. нем. nehmen); глагол die «умирать» произошёл от deyja (ср. дат. dø, ниж.-нем. döen), вытеснив исконное steorfan (ср. нем. sterben). Такие слова как leg «нога» (от leggr; ср. исл. leggur, норв. legg, швед. lägg, дат. læg), skin «кожа» (от skinn; ср. дат. schinde, нем. диал. Schinde), skull «череп» (от skalli; ср. швед. skulle, норв. skult), birth «рождение» (от burðr, byrd; ср. швед. börd), dirt «грязь» (от drit; ср. норв. dritt, исл. drit, дат. drijten, drits, dreet, нем. рег. Driss), knife «нож» (от knífr; ср. швед., норв., дат. kniv), happy «счастливый» (от happ; ср. исл. heppinn, ст.-дат. hap), call «звать» (от kalla; ср. дат. kallen, нем. kallen, швед. kalla, норв. kalle, исл. kalla) – всё это скандинавские заимствования.

Сегодня не каждый англичанин знает об истинном происхождении этих и тысяч других употребляемых им в каждодневной речи слов, но они существуют в языке уже очень давно и вытесняют исконные древнеанглийские слова. На древнескандинавских диалектах в Англии продолжали говорить спустя много лет после смерти последнего скандинавского монарха Гардекнута, а в Шотландии на них говорили вплоть до XVII века.

Французский период начался довольно рано – в XI веке. Разумеется, это связано с нормандским завоеванием 1066 года, однако влияние было не совсем французским. Нормандский язык – это лишь диалект французского. Вместе с пикардским языком он оказвал влияние на язык законов Англии, хотя оставил свой след и в других сферах, в том числе и бытовой. Так, слово catch «поймать» происходит от нормандского cachier (ср. лат. captare, фр. chasser, исп. cazar); слово car «автомобиль» происходит от carre (ср. лат. carra, ст.-франц. char); слово hour «час» происходит от houre (ср. лат. hōra, ст.-франц. houre); слово move «двигать(ся)» восходит к mover (ср. лат. movēre, ст.-франц. mouver, moveir, совр. mouvoir); слово river «река» – от нормандского rivere (ср. лат. riparius, ст.- франц. riviere, совр. rivière). Казалось бы, ничего нет более английского, чем эти слова. Но и они, оказывается, не совсем английские.

С расширением границ Анжуйской империи Генриха II в XII веке всё больше слов проникает уже не из северных диалектов, а из центрального парижского. Фактически можно было говорить об исчезновении английского германского языка уже тогда, ведь по-английски никто почти не говорил. Это был язык простолюдинов. При дворе, в судах, в семьях аристократов все говорили и писали на французском или на латыни. Лишь в 1362 с открытием парламента на английском языке чаша весов приняла равновесие, и английский писатель Джефри Чосер это равновесие поддержал.

С этого времени стали равноправными французское justice «правосудие», скандинавское law «закон» и английское right «право». Каждое слово приняло своё значение и наряду с другими словами стало использоваться в языке как родное. Свои ниши заняли английские king «король» и queen «королева», в то время как французские prince «принц, князь», peer «пэр», duke «герцог», marquis «маркиз», viscount «виконт» и baron «барон» стали использоваться как обозначения дворянских титулов. Среди прочего было заимствовано колоссальное количество общей лексики, а также лексики, связанной с управлением, придворной жизнью, модой. Появились слова power «сила, власть» (от фр. pouvoir), state «государство» (от état), court «суд» (от cour), lesson «урок» (от leçon) и многие другие.

Часто можно было наблюдать, как практически одни и те же вещи в языке простых и богатых людей по-разному обозначались. У Вальтера Скотта в «Айвенго» шут Вамба говорит, что «как пришли нормандские аристократы и стали есть мясо домашних животных, которых пасут английские пастухи, названия мясных блюд стали французскими, а названия животных так и остались английскими». Действительно, слова pig «свинья» (также swine), sheep «овца», bull «бык», calf «телёнок» остались английскими, а pork «свинина», mutton «баранина», beef «говядина» и veal «телятина» – французскими. Так же зародилась ужасающая по своим масштабам английская синонимия. Французские слова заимствовались чрезмерно, так что сегодня в словарях друг с другом продолжают конкурировать freedom и liberty «свобода», come in и enter «входить» и др. Почти на каждое английское слово найдётся свой французский аналог, а иногда даже аналога германского нет, так как его полностью вытеснил французский.

Наконец, третий период – греко-латинский. Он начинается раньше XV-XVI вв., но свой размах приобретает именно в это время. В связи с ростом интереса к науке возникла потребность как-то номинировать всё новое в этой области. Интересно при этом, что произошло третье наслоение, на этот раз уже на французскую лексику. Скажем, французское chance «шанс, случай» и латинское cadence «каденция, ритм» – одного происхождения, равно как count «считать» и compute «вычислять», frail и fragile «хрупкий», poor «бедный» и pauper «нищий», reason «причина; разум» и ration «рацион», sure «уверенный» и secure «безопасный, надежный». В английском уже, наверное, не всегда понимают родство этих пар. А таких тысячи.

Интересны греческие заимствования в английском. В русском греческие заимствования являются очень древними, а в английском век эллинистической учёности несколько запоздал. Лишь в XVI веке в английском закрепляются слова drama «драма» (от др.-греч. δρᾶμα), theatre «театр» (от θέατρον, через фр. théâtre), comedy «комедия» (от κωμῳδία, через фр. comedie, лат. cōmoedia), tragedy «трагедия» (от τραγῳδία, через фр. tragedie, лат. tragoedia), catastrophe «катастрофа» (от καταστροφή), episode «эпизод» (от ἐπεισόδιον, через фр. épisode), scene «сцена» (от σκηνή, через фр. scene, лат. scaena, scēna), monologue «монолог» (от μονόλογος, через фр. monologue), dialogue «диалог» (от διάλογος, через фр. dialoge) и др. Очевидно, большая часть данных слов относится к сценическому искусству, активно развивавшемуся в то время в Британии.

Разумеется, греческий язык присутствует и в науке, он подарил английскому большую часть компонентов типа micro-, macro-, mega-, hypo- и др., а также большое число чистых терминов, которые, надо сказать, тоже конкурируют в английском с латинскими аналогами. Скажем, metamorphosis «метаморфоза» (от греч. μεταμόρφωσις) и transformation «трансформация» (от лат. trānsfōrmātiō) – это по сути одно и тоже; слово periphrasis «перифраза» (от περίφρασις) – это просто греческий аналог слова circumlocution «иносказание» (от circumlocūtiō). Можно сказать даже, что именно из греческого эти слова появились в латыни (в качестве калек), а потом оба слова были заимствованы и в английский.

Все три этапа заимствований в английском языке – это классический пример того, как язык может быть «избит и задавлен» заимствованиями, оставшись при этом живым и продолжив своё существование в новом качестве – в качестве источника заимствований для других языков. Расширение англомира, его быстрое экономическое развитие, зарождение в нём массового киноискусства, бизнеса, IT-сферы позволило английскому языку сделать и свой вклад в другие языки. Стоит ли этого бояться? Скорее всего, нет. Язык сам отфильтрует то, что ему не нужно, поэтому даже такие уродливые проявления языковой деятельности как рунглиш, спанглиш и т. д. – это всего лишь временное явление, от которого не останется и следа в недалёком будущем. Язык обогащается через заимствования, омолаживается и продолжает своё существование. Вопрос лишь в том, сколько можно заимствовать. Столько, сколько в своё время заимствовал английский, уж точно можно.

Всё чаще приходится выслушивать от англофилов, что английский язык не для слабаков, что он богаче русского и т. д. Самое интересное, что так говорят либо школьники-двоечники, либо студенты, которые не способны связать на английском и двух слов. Соглашаться с этим утверждением или нет? Подумаем...

Английский язык, как бы сказал лингвист, аналитический по своему строю. Он лишён тех грамматических категорий, которые есть в русском языке. В древнеанглийском языке, существовавшем до XI века, были многие грамматические категории, которых нет сегодня. Было пять падежей, был род существительных, изменяемый по лицам и числам глагол. А что сейчас?

В английском совсем нет категории рода. По-русски мы скажем красивая женщина, белый дом, старое дерево. Формы прилагательных каждый раз меняются. По-английски мы всё то же самое сказали бы, используя обычное примыкание слов: a beautiful woman, a white house, an old tree. Изменилось ли что-нибудь? Нет. Сложно ли взять два слова из словаря и просто поставить одно рядом с другим? Не очень. Поэтому данный (весьма значительный) пункт следует учитывать. Отсутствие рода делает ненужными подобные изме-нения прилагательных, а ведь в древнеанглийском они имели место. Скажем, прилагательное gōd (good) изменялось по слабому и сильному типу, по родам и падежам, приобретая окончания -e, -a, -ne, -es, -um, -ra, -an, -ena. Интересно было бы посмотреть на того школьника, который сегодня на уроках английского изучал бы эти типы склонения. Можно сравнить их с немецкими, но даже в немецком окончания более однородны.

Очень интересна категория числа у существительных. В русском множественное число образуется массой способов: лес – леса, спица – спицы, книга – книги, небо – небеса и т. д. А что нужно сделать, чтобы образовать множественное число английского существительного? Правильно, просто добавить -(e)s: house – houses, car – cars, service – services, train – trains. Лишь некоторые существительные, количество которых ограничено, могут иметь особые формы множественного числа: child – children, man – men, woman – women (o читается как [ɪ]) и др. Это всё пережитки древнеанглийского словоизменения, где множественное число образовывалось 25 различными способами: ċild – ċildru, ċildra, mann – menn, wīfmann – wīfmenn и т. д. Современный английский и в этом отношении значительно упростился.

В современном английском нет падежной системы, она сохраняется только для местоимений, но в упрощённой форме: I, you, he, she, it, we, they – это объектные местоимения, me, you, him, her, us, them – это субъектные местоимения, которые могут переводиться на русский и дательным, и винительным, и творительным, и предложным падежами. Естьтакжепритяжательныеместоимения my (mine), your(s), his, her(s), its, our(s), their(s). Что касается существительных, то всё ещё проще: можно сказать dogs hate cats, а можно и cats hate dogs. Падеж никак не выделяется.

Хорошо, – скажут англофилы, – но ведь система времён английского языка намного богаче! Возможно... В английском языке на самом деле очень разветвлённая система времён, в которой выделяют три временные ступени (past, present, future) и четыре способа это время представить (simple, perfect, continuous, perfect continuous). Есть и другие способы показать время. Как правило, это однотипные аналитические конструкции. При этом в живом английском языке не так уж и часто можно наткнуться на громоздкую форму perfect continuous. Англоговорящие давно обжили simple, и даже там, где они бы раньше сказали I had been drinking (for an hour when somebody came...), сегодня, вероятно, скажут I drank или даже I have/had drunk (по ситуации). Даже в этом отношении в различных англоязычных регионах давно отказываются от сложных конструкций, отдавая предпочтение более понятным формам. Такими же нагромождениями могут говорить разве что британцы, их королева и ревнители «правильного английского» в Америке. Вся схема времён, которая довольно логична, но кажется громоздкой, преподносится школьникам и студентам в полном виде, хотя в реальной жизни из этой схемы не используется где-то половина. Если бы изучающие русский язык рассматривали на уроках все русские времена, их виды, способы оформления, а также многочисленные разговорные безличные конструкции вроде мне не спится, ему не хочется, которые вообще невозможно объяснить англофону, то английский язык был бы спасением для русских школьников и студентов.

А как быть с артиклями a(n) и the? Ведь так сложно запомнить два слова и постоянно ставить их перед существительными, где это нужно. А как, скажем, изучающие немецкий язык зубрят артикли? В немецком их не два, а двадцать восемь: на каждый род, на каждый падеж по артиклю, во множественном числе определённый артикль существует и имеет свои формы. Что на это скажут англофилы?

Единственное, в чём можно согласиться со сторонниками «великого и могучего» английского языка, так это в том, что в нём сложная лексикология. В английском действительно ужасающая синонимия и омонимия. Одно слово может одновременно быть формами одной части речи и даже разными частями речи. Последнее явление называется конверсией. Оно есть в китайском. Например, английское слово like мы можем использовать в качестве глагола (I really like you), существительного (tell me your likes and dislikes), предлога (he swims like a duck), наречия (as like as two peas). Наряду с этим существует очень дробная семантика. Скажем, одно слово run в качестве существительного может обозначать «бег», «ход», «движение», «пробег», «поездка», «отрезок времени», «спрос», «заурядность», «загон», «просмотр», «тираж». В качестве глагола то же слово значит «бегать», «ходить, идти», «работать», «течь», «бежать», «управлять», «вести», «становиться», «подвергаться», «подвозить», «провозить контрабандой», «соревноваться», «натолкнуться», «линять», «распространяться», «быть действительным», «гласить» и др. В этом отношении английская лексика сложна, но для туриста знать все значения одного слова не обязательно. Всех значений не знает и англичанин, так как некоторые из них относятся к сленгу, региональной или профессиональной лексике.

К сложностям английского можно было бы отнести и фонетику, которая вступает в противоречие с орфографией. В американских школах давно существует практика проведения орфографических олимпиад, которые, надо сказать, не проще нашего «тотального диктанта». Вот слышал человек слово [ɪˈmiːdiətli] всю жизнь, и попробуй ему доказать, что оно пишется как immediately. Сразу возникают вопросы. Почему e в ударной позиции читается как [iː], а сочетание ia как [iə]? Почему e в конце выпала? Почему m целых две, а читается одна? Латинское immediatus [immediˈaːtus] настолько исказилось в английском, что теперь его на слух сложно распознать. Иногда лингвисты в шутку говорят, что английский устный и английский письменный – это два абсолютно разных языка. Причина такого искажения – великий сдвиг гласных XV-XVI вв., который просто «сдвинул» некоторые звуки, и иные процессы, в разное время влиявшие на звуковой строй английского языка. В русском в результате различных фонетических явлений (аканье, иканье и т. д.) звуки тоже не совпадают с буквами на письме, но именно в английском это стало настоящим бедствием. Поэтому в словарях часто указывается транскрипция к английским словам, иначе нельзя быть уверенным, как читать то или иное слово, даже если хорошо разбираться в английской фонетике. В этом отношении французская фонетика кажется куда более простой, хотя и в ней имеются свои заковырки.

Подводя итог, следует подчеркнуть, что английский язык является довольно простым грамматически, но сложным лексически и орфографически. На английском легко учиться говорить, но лишь на первых порах, когда все правила грамматики уже в голове. Дальнейшее обучение – это сплошь лексика и идиоматика, которую простой уж точно не назвать. Поэтому можно сказать, что английский не для слабаков. Скорее, для настойчивых и целеустремлённых.

Долгое время японский язык находился под влиянием различных языков Европы. Англо-, франко- португальско- и голландскоязычные колонисты, стремившиеся утвердиться в Юго-Восточной Азии в XVI-XVIII вв., безжалостно насаживали свою культуру в Японии. Заимствования из европейских языков, пришедших в ту эпоху и позже, часто называют гайрайго (外来語).

Гайрайго можно разделить на несколько групп в зависимости от момента попадания в язык. Как правило, такие слова записываются катаканой. Есть слова, которые стали обозначать ранее не знакомые японцам вещи: コーヒー (kōhī) «кофе» (чаще 珈琲; от англ. coffee), ガラス (garasu) «стекло» (от голл. glas), タバコ (tabako) «табак» (от порт. tabaco), コラージュ (korāju) «коллаж» (от фр. collage). Заимствования второй половины XIX века были связаны с достижениями буржуазной революции, а также с техническим прогрессом в Европе. Кроме того, на это время приходится мэйдзи дзидай – эпоха япон-ской индустриализации и «просвещения».

Если ранние заимствования ещё можно объяснить потребностью в номинации, то последующий наплыв уже не поддаётся логике. Со второй половины XX века японский язык подвергается нападкам со стороны английского. Японцы не только не стали сопротивляться этим нападкам, но и приспособились под них, создав целую культуру, названную васэй-эйго (和製英語). В самой Японии под этим понятием подразумевают псевдоанглицизмы, которые схожи с английскими словами, но зачастую имеют отличные значения. К таким словам, например, относятся: アイス (aisu) «мороженное» (англ. ice, ice-cream), ベビーカー (bebī kā) «детская коляска» (англ. baby car), アメフト (amefuto) «американский футбол» (также アメリカンフットボール; англ. Ame(rican) foot(ball)).

Такое явление часто называют «японским английским» (ジャパニーズイングリッシュ). Японцы обычно осознают английское происхождение многих слов, хотя в последнее время всё больше таких васэй-эйго считаются японскими словами.

В далёком 1863 году английский писатель и учёный Льюис Кэрролл, известный по произведениям «Алиса в Стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье», прочитал перед публикой странное четверостишие:

Twas brillig, and the slithy toves

Did gyre and gimble in the wabe;

All mimsy were the borogoves,

And the mome raths outgrabe.

В переводе Дины Орловской это звучит так:

Варкалось. Хливкие шорьки

Пырялись по наве,

И хрюкотали зелюки,

Как мюмзики в мове.

Это бессмысленное четверостишие, ставшее частью баллады «Jabberwocky» (в русском переводе – «Бармаглот»), было придумано Кэрроллом за восемь лет до прочтения перед публикой и напечатано в одном из журналов под заглавием «Англосаксонский стих». Его смысл в том же 1863 году был пояснён самим Кэрроллом, однако лингвистов в стихотворении интересовало нечто иное. Это стихотворение на самом деле не имеет смысла, но, что интересно, в нём просматривается какой-то сюжет.

В 1930-е годы известный лингвист Лев Владимирович Щерба использует в своих вводных лекциях к курсу «Основы языкознания» такую фразу: «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка». Эта «глокая куздра» стала второй подобной попыткой обмануть мозг. Фраза, не имеющая смысла, чётко даёт понять, что есть нечто женского пола (куздра), обладающее определённым качеством (глокая), которая каким-то образом (штеко) произвела воздействие (будланула) на некое существо мужского пола (бокра) и в настоящий момент производит какое-то действие (курдячит) над маленьким существом того же вида (бокрёнком). Впервые услышав эту фразу, мы не сможем точно представить, о чём идёт речь, но рисуем некоторый образ.

Грамматические показатели русского языка обманывают слушателя, заставляя его поверить в то, что он понимает в этой фразе хотя бы чуть-чуть. А понимает ли он? Это вопрос практики многих преподавателей, которые из раза в раз используют эту фразу в своих экспериментах со студентами.

За семьдесят лет существования Армянской СССР в армянский язык проникло такое число слов русского происхождения, что многие бытовые и, конечно, политически окрашенные слова очень легко понять абсолютно без словаря. Так, само название Армянской СССР (ՀայկականՍովետականՍոցիալիստականՀանրապետություն) содержит по меньшей мере одно слово, без которого сложно представить бывшую республику, – սովետ [soˈvɛt] «совет». Многие из таких слов были известны армянам ещё до создания СССР, какие-то слова происходят вовсе не от славянских корней, а были заимствованы как вторичные.

В речевой обиход армян вошли такие слова общественно-бытового характера как ավտոբուս [ɑftoˈbus] «автобус», բանկա [bɑnˈkɑ] «банка», գրիժա [gɾiˈʒɑ] «грыжа», դուխի [duˈχi] «духи́», զավտրիկ [zɑfˈtɾik] «завтрак», կոլգոտկա [kolgotˈkɑ] «колготки», կրեսլո [kɾɛsˈlo] «кресло», լամպուշկա [lɑmpuʃˈkɑ] «лампочка», լյուստրա [ljusˈtrɑ] «люстра», մաշնա [mɑʃˈnɑ] «машина», մարշրուտկա [mɑrʃrutˈkɑ] «маршрутка», պադեզդ [pɑˈdɛzd] «подъезд», պրոսպեկտ [pɾosˈpɛkt] «проспект», պիլասոս [pilaˈsos] «пылесос», շոֆեր [ʃoˈfɛr] «шофёр», յաշիկ [jɑˈʃik] «ящик» и другие.

Многие русские заимствования в армянском связаны с кухней. Помимо названий традиционных русских блюд в армянском появились такие слова как կարտոֆիլ [kɑɾtoˈfil] «картофель», կալբաս [kɑlˈbɑs] «колбаса», մակարոն [mɑkɑˈɾon] «макароны», մառոժնի [mɑroʒˈni] «мороженое», պեչենի [pɛtʃʰɛˈni] «печенье», սոկ [sok] «сок», սասիսկի [sɑsisˈkɑ] «сосиски».

Нередко среди заимствований встречаются и названия животных: բիզոն [biˈzon] «бизон», բեգեմոտ [bɛɡɛˈmot] «бегемот», դելֆին [dɛlˈfin] «дельфин», կաշալոտ [kɑʃɑˈlot] «кашалот», կենգուրու [kɛnɡuˈɾu] «кенгуру», կռիս [kris] «крыса», շակալ [ʃɑˈkɑl] «шакал», շիմպանզե [ʃimpɑnˈzɛ] «шимпанзе».

Через русский язык в армянский попали многие слова европейского происхождения: գարաժ [ɡɑˈɾɑʒ] «гараж», իմիջ [iˈmid͡ʒ] «имидж», կարամել [kɑɾɑˈmɛl] «карамель», կարտ [kɑɾt] «карта», կաֆե [kɑˈfɛ] «кафе», կինո [kiˈno] «кино», կոկտեյլ [kokˈtɛjl] «коктейль», կոֆե [koˈfɛ] «кофе», կուլտուրա [kulˈtuɾɑ] «культура», էվոլյուցիոն [ɛvoljuˈtsʰjon] «эволюционный» и т. д.

Наиболее интересна с точки зрения этимологии политически окрашенная лексика и «лексика времени». Такие слова как բոլշեւիկ [bolʃɛˈvik] «большевик», կոլխոզ [kolˈxoz] «колхоз» или սպուտնիկ [ˈsputnik] «спутник» появились во многих языках примерно в одно время. Таким словам было сложно подобрать подходящие аналоги в родном языке. Слова ռեւոլյուցիա [rɛvoljuˈt͡sʰjɑ] «революция» и պարտիա [pɑɾˈtjɑ] «партия» на территории советских республик в корне изменили окраску с нейтральной на «красную».

Нередко в Армении, где население в советское время было зачастую двуязычным, встречаются целые формы слов русского происхождения, которые, очевидно, являются следами переключения кода. Например, слово դավայ [dɑˈvɑj] «давай» в армянском хотя и не стало литературным, тем не менее, не было забыто. Слово մալադեց [mɑlɑˈdɛtsʰ] «молодец», которое несёт положительную оценку, как и в русском языке, также используется в разговорной речи. В своё время популярным было слово պրիվետ [pɾiˈvɛt] «привет», используемое в качестве приветствия. Конечно же, нельзя не упомянуть о вездесущем Նուպագաձի [nupɑɡɑˈdzi] «Ну, погоди!», любимом всеми советскими детьми и понятном без перевода.

Через русский в армянский проникли многие слова отрицательной оценки или экспрессивные слова: ալկաշ [ɑlˈkɑʃ] «алкаш», գանդոն [gɑnˈdon] «гондон», լոխ [loχ] «лох», խարակիրի [χɑɾɑkiˈɾi] «харакири», նեգր [ˈnɛgəɾ] «негр», շիզիկ [ʃiˈzik] «шизик».

Здесь представлены лишь некоторые слова русского происхождения в армянском языке. Примечательно то, что многие из них были известны ещё до вхождения Армении в СССР, но активно применяться в речи стали после 1920-х гг. Нечто подобное можно обнаружить в языках других союзных республик, а также в языках соседей, тесно контактировавших с Россией в разное время.